Дама в кресле напротив сделала лукавые глаза, протянула к нему руку и томно произнесла:

– Зачем же сразу с Гитлером, Уинстон? А как же я? Кстати, вот ты все говоришь: «Бельфегор», «Бельфегор», а ведь перед тобой сидит дама. Зови меня лучше Элейна, какая тебе разница? Ведь английские политики всегда были очаровательно беспринципны, но слишком уж догматичны. Вы склонны следовать своим стереотипам, а это плохо. Вот, например, заключите союз с Гиммлером, а Гитлера потом отдайте под суд, если, конечно, он до него доживет. Ведь у Гиммлера супербомба практически готова.

– Зачем же ему тогда заключать с нами союз?

– Несмотря на всю свою мощь, атомный заряд сейчас уже не принесет немцам победы, а только умножит жертвы, в том числе и с их стороны – ведь после такого никто их жалеть не будет. А купить себе спасение, напротив, вполне возможно, а может быть, Гиммлер за эту бомбу и лидерство в послевоенной Германии получит.

– Да, но, пока жив Рузвельт, американцы никогда на это не пойдут.

– Вот именно, «пока жив»!

– Что ты мне предлагаешь? Предательство?

– Отнюдь. Напротив, привычную для британцев роль – таскать каштаны из огня чужими руками.

– ???

– Смотри, если вдруг доверчивого американского президента здесь, в России, заманив в свои сети, убьют коварные большевики, – пусть даже они и попытаются свалить все на нацистских диверсантов – им никто не поверит, а ваш драгоценный парламент и американский конгресс тут же проголосуют обеими руками за мир с немцами и немедленную войну с русскими. Voi la, как говорят французы, западный мир спасен, орды большевиков загнаны в Сибирь или вовсе уничтожены, – все, как ты хотел.

– Но ведь война с русскими будет стоить новых миллионных жертв.

– Русским, да. Но не забывай – у немцев ведь уже почти готово «оружие возмездия», которое тогда будет и вашим, а у Сталина его пока нет. Если, конечно, твой любимый Рузвельт не раскроет ему этот секрет.

– Он не мой любимый.

– Вот именно, вот именно, дорогой Уинстон! Получается, что жизнь одного человека стоит миллионов других, которые ты можешь сейчас спасти. Разве же это справедливо? Разве человечно?

– Странно, ты – и вдруг говоришь о человечности…

– Кто знает, Уинстон, кто знает, может быть, я хочу стать к людям ближе, подняться к ним, так сказать, из глубин ада?

– Тогда ты и принесешь с собой ад.

– Возможно, возможно, но вдруг тебе понравится? Что, например, тебе с твоими сигарами, виски и богатым боевым прошлым делать в раю? Может, все, что я хочу, – это спасти вас, людей, ну, хотя бы от скуки. Вот и теперь, думаешь, я случайно изменил твой маршрут? Нет, Рузвельт поехал другой дорогой, где с ним ведь всякое может случиться. Тем более что здесь, в лесах на горном перевале, давно уже ждет своего часа диверсионная группа «Днепр», из крымской немецкой разведшколы, а ей на подмогу летят «птенцы» Отто Скорцени – те самые, что недавно выкрали у американцев самого Бенито Муссолини. Переодетые в советскую военную форму, они уничтожат Рузвельта, но оставят в живых пару американских репортеров и фотографов, которые все это заснимут и опишут в цветах и красках. Ты же, Уинстон, останешься в живых по чистой, но счастливой случайности и, естественно, возглавишь новую коалицию. А кто же еще, если не ты?!

Черчилль издал что-то вроде бульдожьего рычания и бессильно откинулся на спинку кресла.

– Правильно, если не можешь остановить неизбежное, расслабься и получи удовольствие, – сообщил Бельфегор-Элейна, сладострастно закатив глаза и потянувшись в кресле всем своим тугим женским телом.

Вдруг вся нега слетела с дьяволицы, будто ветром сдуло. Глаза открылись, они были озарены ярким пламенем бешенства. Она вскочила с кресла, но это уже была не женщина, а снова прежнее, крылатое исчадие ада.

«Что-то пошло не так», – подумал Черчилль и был прав, ибо Бельфегор каким-то загадочным образом явно получил информацию, от которой его всего перекосило.

– Болваны, они какого-то черта передали Скорцени по рации сообщение, что здесь снежная буря, и самолет не сможет сбросить парашютистов в нужное место, – завопил демон, скача по комнате. – Я понял – русские захватили всю группу «Днепр». «Радиоигра»! – так это у них называется в их проклятом Смерше. Ну, да ладно, мы еще посмотрим, кто кого переиграет!

Прошипев эту фразу, он вскочил на подоконник, ударом копыта распахнул окно, впустив в комнату порыв студеного ветра, а с ним и изрядную порцию снега, взмахнул крыльями и взмыл в небо, быстро исчезнув в фиолетовых февральских сумерках.

На шум, который произвел Бельфегор, примчалась охрана, но Черчилль успокоил их, сказав, что камин немного дымил и он просто хотел проветрить комнату. Затем спустившись вниз, он остановился на крыльце, где докурил, задумчиво гладя в небо, сигару, положил окурок в серебряную пепельницу, которую всегда носил с собой, и отправился дальше. В местечке со странным названием Алупка его ждал роскошный дворец, построенный английским архитектором в стиле эпохи Тюдоров и ранее принадлежавший князю Воронцову. Располагался он в двенадцати милях от назначенной для ведения переговоров бывшей царской резиденции Ливадия.

* * *

Сталин прибыл лишь утром следующего дня и остановился в Юсуповском дворце, в шести милях от Ливадии. В воскресенье к четырем часам дня он с Молотовым нанес Рузвельту первый неофициальный визит, а в пять конференция уже полным ходом шла за большим круглым столом в беломраморном зале Ливадийского дворца, украшенном по фризу разными мифическими барельефами, среди которых за происходящим внимательно наблюдал и мраморный Бельфегор. Туда Ланселота, конечно, не допустили, и он помогал «Па» Уотсону, который взял на себя все заботы по безопасности, организовать охрану президента, обычно находясь в примыкающей к залу комнате и иногда наблюдая за тем, что там происходит, через застекленную дверь.

Что касается самого дворца, где шли переговоры, туда не смогла бы прошмыгнуть даже мышь: по периметру – специально сооруженный к саммиту высокий забор, тройное кольцо охраны с собаками; внутри десятки агентов, наблюдавших за каждым шагом всех и вся. В общем, русские сделали все, что можно, и даже больше. И именно поэтому, чтобы иметь возможность держать конфиденциальную связь с Вашингтоном, американцам пришлось проложить от Ялты до Севастополя, где в бухте стоял вспомогательный военный корабль «Катоктин», пятьдесят миль подземного кабеля. Но и это поначалу не сильно помогло – при разговоре все время возникали какие-то подозрительные помехи, будто кто-то пытался подключиться к каналу связи. И лишь когда американцы припугнули русских, что поставят вдоль кабеля через каждые сто метров своих солдат, все помехи сразу прекратились.

Несмотря на всю свою внешнюю респектабельность, переговоры начались трудно. Русские фактически вели дело к тому, чтобы после победы им в качестве зоны влияния отошла вся Восточная Европа и часть Западной, включая Германию. Черчилль был категорически против, Рузвельт колебался и пытался по возможности умерить аппетиты Сталина, напомнив ему русскую поговорку о том, что пока еще рано делить шкуру неубитого медведя. Черчилль категорически потребовал, чтобы Польша снова стала независимой в своих довоенных границах, сославшись на то, что война началась как раз из-за нарушения Гитлером польского суверенитета. Сталин же не соглашался, прозрачно намекая, что народ Польши уже сделал свой выбор и воюет теперь с немцами на стороне Советов. Взаимная подозрительность, особенно со стороны русских, была невероятной, так что было трудно представить, как все три стороны смогут между собой договориться. Любая мелочь, которая начиналась как фарс, могла стать причиной дальнейшей драмы.